Морган Робертсон. Крушение «Титана» или «Тщетность». Глава I Он был самый большим плавучим средством из когда-либо построенных. В процессе его создания были использованы все науки, профессии и ремёсла, известные цивилизации. На его мостике побывали капитаны, которые, помимо того, что были лучшими в военно-морских силах Великобритании, подверглись жёстким испытаниям, имеющим отношение к ветрам, волнам, течениям и географии моря; они были не только моряками, но и учёными. На том же профессиональном уровне был и персонал машинного отделения, отдел стюардов подбирался по стандартам отелей первого класса. Два духовых оркестра, два симфонических и театральная труппа развлекали пассажиров в часы бодрствования; коллектив врачей проявлял внимание к мирскому, братия священников – к духовному, к благосостоянию всех на борту, хорошо обученная пожарная команда снимала все опасения и занимало публику ежедневной проверкой своего снаряжения. С его высокого капитанского мостика бегут скрытые телеграфные линии - к носу, кормовому машинному отделению, наблюдательному посту на фок-мачте и ко всем частям судна, куда они были проложены. Каждый провод, заканчивающийся в специально помеченном гнезде наборного диска, содержащего в себе каждый приказ и ответ, требуемые в управлении массивной громадиной в доке или в море – система заменившая, большей частью, хриплые, раздражающие крики офицеров и матросов. Девяносто две двери девятнадцати водонепроницаемых отсеков от капитанского мостика, машинного отделения и ещё дюжины мест на его палубе, могли быть закрыты в полминуты одним поворотом рычага. Эти двери также закрылись бы автоматически, в случае протечки. С девятью затопленными отсеками судно всё ещё будет плавать, а поскольку никакой мыслимый несчастный случай не мог привести к затоплению большего количества отсеков, пароход «Титан» считался практически непотопляемым. С корпусом, сделанным целиком из стали, он был предназначен только для перевозки пассажиров и не нёс никакого горючего груза, который мог бы угрожать ему пожаром. Поскольку грузовое место не требовалось, это позволило проектировщикам отказаться от его размещения и от скруглённого днища грузовых кораблей, что позволило сделать киль более острым, как у паровой яхты, и улучшило ходовые качества «Титана». Он был восемьсот футов длиной и водоизмещением в семьдесят тысяч тонн, семьдесят пять тысяч лошадиных сил позволяли развивать скорость в двадцать пять узлов, не делая поправку на ветры, волны и течения. Короче говоря, он был плавающим городом – содержащим в пределах своих стальных стен всё, что позволяет минимизировать опасность и дискомфорт атлантического рейса, всё то, что делает жизнь приятной. Непотопляемый, неразрушимый, он имел столько спасательных шлюпок, сколько предписывалось правилами. Они, все двадцать четыре штуки, были надёжно закрыты и привязаны к своим полуклюзам на верхней палубе и, если потребуется, в них могло бы разместиться пятьсот человек. На нём не было бесполезных, тяжёлых спасательных плотов, но, поскольку правила этого требовали, на каждое из трёх тысяч мест в пассажирских, офицерских каютах и каютах команды имелись три тысячи пробковых спасательных жилетов и приблизительно двадцать спасательных кругов, которыми были усыпаны оба борта. Ввиду его абсолютного превосходства над остальными судами, правила предупреждения столкновений судов ещё не принятые повсеместно, но которыми уже руководствовались некоторые капитаны, были введены в повсеместное обращение именно из-за «Титана», для того, чтобы он мог бы идти на полной скорости в тумане, шторме, и солнечным днём, и по Северному морскому пути, зимой и летом. Компанией руководили следующие разумные и существенные доводы. Во-первых, если бы другой корабль решил протаранить «Титан», идущий на полной скорости, сила удара распределилась бы по огромной массе «Титана» и главный ущерб получил бы другой корабль. Во-вторых, если бы «Титану» вздумалось врезаться в другой корабль, то он, конечно же, разрушил бы его даже на половине скорости и, возможно, повредил бы собственный нос; в то время как на полной скорости, он вряд ли получил бы больший ущерб, чем тот, который нельзя было бы исправить покраской. В любом случае меньшее из зол то, которое причинит меньше вреда кораблю. Третья причина в том, что на полной скорости корабль легче увести от опасности и, в четвёртых, - в случае лобового столкновения с айсбергом, единственной вещью в море, которую «Титан» не смог бы сокрушить, его борта будут разрушены меньше, чем, если бы он шёл на половине скорости – были бы затоплены, в худшем случае, три отсека, что не имеет значения, так как в запасе есть ещё шесть. Так как двигатели на «Титане» были себя проворнее, ожидалось, что этот пароход сможет доставлять своих пассажиров на расстояние в три тысячи миль с быстротой и регулярностью пассажирского поезда. В своё первое плавание, он побил все рекорды, но и с третьей попытки так и не смог преодолеть пятидневный предел в плавании между Сенди Хук и Доунтс-Рок. Как было неофициально известно по слухам, ходившим среди двух тысяч пассажиров которые сели в Нью-Йорке, будут предприняты все усилия по достижению этого результата. Глава II Восемь канатов удерживали огромную массу в середине потока и направляли её нос по течению. Когда лоцман на мостике говорил слово или два, старший помощник коротко дул в свисток и поворачивал рычаг, канаты натягивали лини и опадали. Внизу, в чреве судна, три маленьких двигателя начинали свою работу, запуская три больших, три пропеллера начинали вращаться и мастодонт, с дрожью, пробегающей по всему его огромному телу, начинал медленно выходить в море. К востоку от Сенди Хук лоцман сбросил обороты и корабль вышел в настоящее плавание. На пятьдесят футов ниже его палубы, в адской круговерти шума, жары, света и тени, кочегары перебрасывали топливо от бункера до сердца ада, где полуголые истопники, с лицами замученных демонов, бросали его в восемьдесят раскалённых ртов печей. В машинном отделении смазчики всё ходили взад и вперед, ныряя и выныривания среди этой замысловатой блестящей стали, с маслёнками и ветошью, часовые на дежурстве, напряжённо улавливая фальшивую ноту в сбивчивом беспорядке звука – щелчок в песне стали, который укажет на ослабленный шплинт или гайку. На палубе матросы устанавливают треугольные паруса на двух мачтах, добавляя рекордсмену сил и пассажиры расходятся, находя себе занятие по вкусу. Некоторые устроились в креслах, хорошенько завернувшись - несмотря на то, что был апрель, солёный воздух был холодным, другие слушали оркестр в концертном зале или читали в библиотеке, кому-то пришлось устроиться в своих каютах по причине морской болезни – судно немного поднималось и опускалось на донных волнах. Палубы были начищены, часы показали полдень, матросы затеяли свою нескончаемую уборку парохода, за которой они и проводили большую часть своего времени. Возглавляемая шестифунтовым боцманом, бригада распределилась от кормы по борту с вёдрами краски и кистями. «Шлюпбалки и пиллерсы, мужики, про перила забудьте», сказал боцман. «Леди, лучше отодвиньте свои кресла немного назад. Роланд, спускайся оттуда, а то свалишься за борт. Возьми вентилятор, нет, ты разольёшь краску, убери ведро и возьми наждачную бумагу у писаря. Работай внутри пока не запаришься». Моряк обращался к худощавому, приблизительно тридцати лет, бородатому мужчине с бронзовым загаром, дававшим ложное ощущение крепкого здоровья, но с водянистыми глазами и неловкому в движениях, тот неуклюже спускался с перил вместе с ведром. Когда он достиг стайки леди, с которыми говорил боцман, его пристальный взгляд упёрся в одну из них – светловолосую молодую женщину с глазами цвета синего моря, которая появилось при его приближении. Чтобы миновать её, он отклонился и, смущённо взмахнув рукой в полуприветственном жесте, прошёл дальше. Он прислонился к рубке, прячась от взгляда боцмана, и, задыхаясь, прижал руку к груди. «Что это?» - пробормотал он устало – «нервы, виски или умирающее трепетание жажды любви. Пять лет, и теперь взгляд её глаз может оставить кровь в моих венах, может вернуть весь сердечный голод и беспомощность, что ведёт человека к безумию или вот этому». Он посмотрел на дрожащую руку, всю в ссадинах, заляпанную дёгтем и прошёл дальше за наждачной бумагой. Девушку эта встреча так же не оставила равнодушной. Выражение смешанного удивления и ужаса появилось на её миловидном, но несколько невзрачном лице и, не отвечая на его жест, она схватила маленького ребёнка с палубы позади неё и, пройдя сквозь вращающуюся дверь салона, поспешила к библиотеке, где она опустилась на стул рядом с джентльменом из военных, который, просматривая книги, заметил: «Ты увидела морскую змею, Мира или Летучего Голландца? Что случилось?» «О, Джордж, нет,» - ответила она возбуждённым голосом. «Джон Роланд здесь, лейтенант Роланд. Я только что видела его. Он так изменился. Он пытался заговорить со мной». «Кто этот твой назойливый обожатель? Я никогда не встречал его, и ты никогда не рассказывала мне о нём. Он едет в первом классе?» «Нет, он, кажется, простой матрос, он занят на работах и одет в какое-то грязное тряпьё. Такие стёртые черты лица. Он, кажется, опустился так низко. И это с тех пор…» «Он испортил тебе настроение? Ну, не придавай этому значения, дорогая. Если в человеке это есть, он скатится по наклонной рано или поздно. У него есть к тебе претензии или обида? Ты ужасно расстроена. Что он говорил?» «Я не знаю… Он ничего не сказал… Я всегда боялась его. Я встречала его три раза с тех пор, такое ужасное выражение в его глазах… И он был настолько силён и упорен и настолько ужасно сердит в то же время. Он обвинял меня в обмане, в том, что я с ним играю, он говорил что-то о неизменном законе шанса и управляющего баланса событий, это я не смогла понять, он тогда сказал, что за всё страдание, что мы причиняем другим, мы получаем столько же, как расплату. Тогда он ушёл – в сильном душевном волнении. Я вообразила с тех пор, что он решил отомстить… Он мог бы украсть нашу Миру… Нашу крошку». Она крепко прижала смеющегося ребёнка к груди и продолжала. «Сначала я любила его, пока не узнала, что он был атеистом… Почему-то, Джордж, он фактически отрицал существование Бога… а для меня притворялся христианином». «Должен заметить» - сказал её муж с улыбкой - «он обладал поразительными способностями к полной бесчувственности». «Я уже не знала кто он на самом деле после этого» - продолжала она «когда мы были вместе, мне казалось, что я нахожусь рядом с чем-то грязным. Всё же я думала, что было бы великолепно, если я смогла обратить его душу к Богу, попробовать помочь ему полюбить Иисуса, но он только высмеял всё то, что я считаю святым и сказал, поскольку был уверен в моём хорошем к нему расположении, что не будет лицемером и хочет быть честным с собой и другими, сказал, что его честное неверие – вот его вера. Как будто можно быть честным без помощи Бога. Затем, однажды, я почувствовала, что от него пахнет спиртным, раньше он пахнул только табаком. Я оставила его. После этого он как будто взбесился». «Давай выйдем наружу и ты покажешь мне этого негодяя» - сказал он, поднимаясь. Они вышли за дверь и девушка попыталась найти его глазами. «Последний человек около каюты» - сказала она подходя ближе. Её муж шёл вместе с ней. «Который? Тот висельник, что чистит вентилятор? Так это и есть Роланд! Вот это кульбит. Разве не он был разжалован за поведение позорящее звание офицера? Сильно перебрал на приём у Президента. Кажется, я читал об этом». «Я знала, что он потерял своё положение и был ужасно опозорен» - ответила жена. «Ну, Мира, бедняга теперь абсолютно безвреден. Через несколько дней мы будем на месте и вы вряд ли ещё встретите его на этом огромной корабле. Если он способен что-то чувствовать, то он был смущён так же как и ты. Давай вернёмся в каюты – становится прохладно». Глава III Когда на часах было полночь, их нашёл лёгкий, но неприятный шторм, ветер дул с северо-востока, добавляя скорости пароходу, скоро палубу стал пронизывать леденящий ветер. Встречные волны, казавшиеся лёгкой зыбью, по сравнению с его огромной длиной, соударяясь с «Титаном», смешиваясь с непрерывными колебаниями двигателей, каждая посылала наверх плотное облако брызг, которые достигали смотровой вышки на фок-мачте и разбивались об окна рулевой рубки на мостике жидкими бомбами, расплываясь по поверхности стекла. Полоса тумана над морем, в которую судно погрузилось ещё днём, всё ещё окутывала его – сырым непроницаемым облаком. В сумраке, встающем впереди стеной, с двумя дежурными по палубе и тремя вперёдсмотрящими, напрягающими взор и уши, пароход, огромная гоночная машина, шёл, не сбавляя обороты. В четверти первого двое мужчин появились из темноты в конце восьмидесятифунтового мостика и крикнули старшему помощнику, который только что заступил на вахту, имена мужчин, которые его сменят. Став спиной к рулевой рубке помощник повторил имена старшине-рулевому, который записал их в вахтенный журнал. После чего мужчины удалились, возвращаясь к кофе и своему времяпрепровождению. Через некоторое время на мостике показался другой мокрый силуэт и сообщил о смене вахты на наблюдательном пункте. «Роланд, вы сказали?» - закричал офицер, стараясь перекрыть вой ветра. «Это тот самый человек, которого подняли на борт вчера пьяным?» «Есть, сэр». «Он всё ещё пьян?» «Есть, сэр». «Хорошо, сделайте вот что. Проведите его в наблюдательный пункт, старшина» сказал офицер, изобразив руками бочку, он прокричал: «Наблюдательный пункт, там». «Есть, сэр» - услышал он ответ, пронзительно и ясно прозвучавший в буре. «Не отвлекайтесь – продолжайте наблюдение» «Конечно, сэр» «Был военным моряком, судя по ответам. Нельзя сказать, что это хорошо» пробормотал офицер. Он вернулся к своему месту на передней стороне мостика, где деревянные ограждения хоть как-то защищали от сырого ветра и начал длинную бессменную вахту, которая закончилась только тогда, когда второй помощник капитана сменил его четыре часа спустя. Разговоры, помимо необходимых для исполнения обязанностей, среди офицеров на мостике «Титана», были запрещены и третий помощник, его напарник стоял с другой стороны мостика, возле большого нактоуза, иногда оставляя свой пост, чтобы глядеть на компас, что, казалось, было единственной его обязанностью на море. Защищённый от непогоды, в одной из рубок ниже, боцман и вперёдсмотрящий шагали взад и вперёд, наслаждаясь единственной парой часов, отсрочкой, дозволенной правилами парохода, дневная работа была закончена другой вахтой и лишь в два часа начнётся уборка как первая задача сменщикам следующего дня. К тому времени, когда пробили первые склянки, с повторением на наблюдательном пункте, сопровождая протяжное «всё спокойно» вперёдсмотрящего, последние из двух тысяч пассажиров разошлись, оставляя просторные каюты и места третьего класса вахтенным. В то время позади штурманской рубки спал капитан - командующий, который никогда не отдавал приказания, если корабль не был в опасности, поскольку обязанностью лоцмана было управление судном в порту, а помощников капитана – в море. Пробили вторые склянки, затем третьи, боцман и его матросы курили по последней трубке, когда с наблюдательного пункта послышался громкий крик: «Там впереди что-то есть, сэр, я не могу понять что это». Первый помощник подскочил к телеграфу машинного отделения и схватился за ручку его ручку. «Говори громче, что ты видишь», крикнул он. «Лево руля, сэр, судно идёт правым галсом, что-то есть прямо по курсу» - прокричал тот в ответ. «Штурвал лево руля, насколько можно» повторил первый помощник старшине- рулевому, который стоял у руля, тот повиновался. С мостика пока ничего не было видно. Мощный двигатель повернул корабль в строгом соответствии со штурвалом, но прежде чем три четверти градуса на компасе были пересечены курсовой чертой, нечто, что неясно маячило в темноте тумана, распарываемого квадратным парусом судно, показалось прямо перед носом «Титана», не далее чем в половине его длины. «Ч—-т, д-----» прорычал первый помощник. «Оставайся на курсе» - прокричал он рулевому. «Давай всех наверх». Он повернул рычаг, закрывающий купе, нажал на кнопку, под которой было написано «Каюта капитана» и присел, ожидая удара. Страшный удар обрушился на корабль. Вибрация прошла по носу «Титата», отдаваясь в топ фок-мачте, на палубу посыпался дождь из перекладин, парусов, тросов. Вдруг темнота сгустилась с обоих бортов корабля и выплюнула два тёмных призрака – половинки некогда бывшие целым, которое корабль разрезал пополам. С одной из этих половинок, где ещё горела подсветка компаса, послышался, перекрывая шум криков и воплей, голос какого-то моряка: «Божья кара настигнет вас и ваш нож для сыра, вы, проклятые ублюдки». Призраки были проглочены чернотой за кормой, крики перекрывались бурей, корабль повело на прежний курс. Первый помощник не повернул рычаг телеграфа машинного отделения. Боцман ждал инструкций с мостика. «Собрать людей в группы у дверей. Отправляйте всех, кто появится к штурманской рубке. Скажите вперёдсмотрящему, чтобы узнал что пассажиры уже знают и уберите этот бардак как можно скорее». Отдавая приказы, помощник говорил сиплым от усилия голосом и «есть, сэр» боцмана он услышал окончательно теряя дыхание. Глава IV В «вороньем гнезде» вперёдсмотрящему на шестьдесят футов выше палубы было видно каждую деталь этого ужаса, начиная с момента, когда верхние паруса обречённого судна появились над туманом и до момента, когда последние обломки кораблекрушения были убраны его помощниками. Когда пробили четвёртые склянки, он спустился вниз, испытывая слабость во всём теле, лишь благодаря безопасному устройству снастей. Около перил его встретил боцман. «Доложите об окончании смены, Роланд» - сказал он, «и зайдите в штурманскую рубку». На мостике, как только он сообщил имя сменщика, первый помощник схватил его руку, сжал её и передал приказ боцмана. В штурманской рубке он нашёл капитана «Титана», бледнолицего и экспрессивного в манерах, расположившегося за столом и столпившихся вокруг него всех из палубной вахты, за исключением помощников, вперёдсмотрящих и старшины-рулевого. Были тут и охранники кают и кое-кто из вахты пониже - истопники и кочегары, а так же несколько бездельников-осветителей, писарей и разносчиков, которые проснулись от удара огромного полого ножа, внутри которого они жили. Три помощника плотника стояли в дверях с промерными рейками в руках, которые он только что показывали капитану – сухо. Лица каждого, начиная с капитана, хранили печать ужаса и ожидания. Старшина-рулевой, входя за Роландом, сказал: «Машинист не почувствовал встряски в машинном отделении, сэр, так же не было вибрации в котельном отделении». «И вы вахтенные не сообщаете о какой-либо тревоге в каютах. Что по поводу третьего класса. Тот человек вернулся?» спросил капитан. Появился вахтенный, о котором говорил капитан. «В третьем классе все спят, сэр» - сказал он. Старшина-рулевой доложил то же самое о носовом кубрике. «Очень хорошо, » сказал капитан, поднимаясь, «теперь по одному идите в мою каюту. Сначала вахтенные, потом старшие корабельные старшины, потом все остальные. Старшина-рулевой будет наблюдать за дверью, чтобы никто не вышел, так чтобы я не увидел». Он прошёл в другую каюту, сопровождаемый вахтенным, который через некоторые время вернулся и пошёл на палубу с более спокойным выражением лица. Другой вошёл и тоже вышел, за ним ещё и ещё, пока там не побывал каждый человек, исключая Роланда, который наблюдал за сакральным превращением, пытаясь примерить то довольное или удовлетворённое выражение, которые он видел на лицах всё появлявшихся людей. Когда вошёл Роланд, капитан, сидевший за столом, пододвинулся к его стулу и спросил его имя. «Джон Роланд» - ответил он. Капитан записал. «Я так понимаю», - сказал он, что вы были на наблюдательном посту, когда произошёл этот несчастный случай. «Да, сэр, и я сообщил о судне как только увидел его». «Вы не должны укорять себя. Вы, безусловно знаете, что мы ничего не могли сделать, чтобы предотвратить это ужасное бедствие или спасти их жизни». «Ничего на скорости в двадцать пять узлов час в густом тумане, сэр». Капитан быстро посмотрел на Роланда и нахмурился. «Мы не будем обсуждать скорость судна, дружище, » сказал он, «или правила нашей компании. Когда вам заплатят в Ливерпуле, в пакете, адресованном вам, в офисе нашей компании вы найдёте сто фунтов в банкнотах. Это вам за ваше молчание относительно этого инцидента, сообщение о котором смутило бы руководство и не принесло бы никому пользы». «Напротив, капитан, я не собираюсь брать эти деньги. Напротив, сэр, я расскажу об этом убийстве оптом при первой же возможности!» Капитан отклонился назад и уставился на это испитое лицо, трясущуюся фигуру матроса, всё это несколько не соответствовало проявленному неповиновению. При обычных обстоятельствах он послал бы его на палубу, на разбирательство к помощникам капитана. Но эти обстоятельства обычными не были. В его водянистых глазах был шок, ужас и искренне негодование, говорил он тоном образованного человека. Последствия этого инцидента, повисшего на капитане и компании в которой он работал, могли быть чрезвычайно неприятными и он пытался всеми усилиями избежать их, а этот человек мог помешать их устранению, так что приходилось терпеть его дерзость и забыть о нарушении субординации. Он должен поговорить с этим дикарём как мужчина с мужчиной и усмирить его пыл, действуя с той же напористостью. «Вы знаете, Роланд», спросил он спокойны голосом, «что вы собираетесь идти против всех, будете дискредитированы, потеряете место, наживёте врагов?» «Я знаю даже больше этого» - ответил Роланд взволнованно. «Я знаю о власти, которой вы наделены как капитан. Я знаю, что вы можете упечь меня в тюрьму, прямо из этой каюты за любое правонарушение, которое сможете придумать. И я знаю, что запись в вашем судовом журнале, сделанная задним числом на специально оставленном месте, может обеспечить меня пожизненным заключением. Но я знаю так же кое-что о морском праве - из своей тюремной камеры я смогу отправить вас и вашего первого помощника на виселицу. «Вы ошибаетесь в своих суждениях. Я не смог бы посадить вас в тюрьму, пользуясь судовым журналом и вы не смогли бы причинить мне вреда из тюремной камеры. Могу я спросить вас кто вы – бывший юрист?» «Дипломированный специалист из Аннаполиса. Так же хорошо подготовленный технически, как и вы» «У вас имеется какой-нибудь интерес в Вашингтоне?» «Никакого». «Какую же цель вы преследуете, становясь в эту позу, которая не может принести вам пользы, хотя, конечно, и вреда о котором вы говорили». «Я смогу совершить хоть один хороший, смелый поступок в своей никчёмной жизни, смогу помочь пробудиться такому чувству гнева в этих двух странах, который навсегда положит конец этому беспричинному разрушению жизней и собственности ради скорости и спасёт сотни рыболовных и других суден, избавляя от убытков их хозяев и от горя семейства их команд». Мужчины встали и капитан пройдя взад и вперёд с огнём в глазах и сжатыми кулаками, как и у Роланда, кулаками, поставил точку под эти заявлением. «Достижение результата, на который вы надеетесь, Роланд», сказал он, делая паузу, «вне вашей или моей власти. Какую цену вы просите? Быть может вы бы хотели заменить меня на капитанском мостике». «Я мог бы занять и более высокий пост и ваша компания недостаточно богата, чтобы подкупать меня». «Вы, кажется, человек без амбиций. Но и у вас должны быть какие-то желания, которые вы хотели бы реализовать». «Еда, одежда и виски» - сказал Роланд с жестоким, полным презрения к самому себе смехом. Капитан подошёл к двум стаканам в качающемся лотке и сказал, поставив их перед ним: «Один из них – ваш. Наливайте». Глаза Роланда заблестели, когда он осушил свой стакан. Капитан последовал его примеру. «Я выпью с вами, Роланд», сказал он, «надеюсь, это поможет нам попять друг друга». Он залпом выпил спиртное. Тогда Роланд, который ждал этого, сказал: я предпочитаю пить один, капитан» и проглотил виски одним большим глотком. Лицо капитана вспыхнуло от оскорбления, но он держал себя в руках. «Идите на палубу, Роланд», сказал он, «я поговорю с вами снова прежде, чем мы достигнем мелей. А пока, я прошу что бы, не требую, но прошу, чтобы вы не вели каких-либо бесполезных бесед с вашими товарищами по этому поводу». Первому помощнику, который освободился, когда склянки били в восьмой раз, капитан сказал: «он – разбитая развалина, с проснувшейся на время совестью, но он не тот человек, которого можно купить или запугать: он знает слишком много. Однако, мы нашли его слабое место. Если он получит зеленого змия, прежде, чем сойдёт на берег, его слова ничего не будут стоить. Напоите его, а я пока увижусь с судовым врачом и поберу какой-нибудь наркотик. Когда Роланд пошёл завтракать в седьмые склянки тем утром, он нашёл пол- литровую флягу в кармане своего бушлата, которую он почувствовал, но не достал на глазах у своих напарников. «Хорошо, капитан», подумал он, «вы, по правде говоря, самый неумелый негодяй, их всех когда-либо пытавшихся обмануть закон. Я сохраню этот отравленный предмет вашей немецкой гордости как улику». Но там не было наркотика, как он узнал позднее. Это было хорошее виски – лучшее – подогревать аппетит, пока капитан придумает чем их приправить. Глава V Тем утром, которое уводило за собой мысли Роланда прочь от ночного происшествия, произошёл один инцидент. Дневное солнце выманило на палубу пассажиров, как пчёл из улья, которые прогуливаясь, разделились на два широких потока как на улицах города, разноцветных и жизнерадостных. Время проходило в неизбежной уборке, и Роланд, с ведром и шваброй, счищая белую краску на правом гакаборте, скрытый от глаз возле рубки в узком пространстве на корме. Маленькая девочка налетела на ограждение, смеясь и крича, зацепилась за его ноги, подпрыгивая в крайнем возбуждении. «Я удлала», сказала он на «удлала от мамы». Вытирая мокрые полосы на брюках, Роланд поднял малыша и сказал нежно: «Хорошо, крошка, но ты должна бежать к мамочке. Ты находишься в очень дурной компании». Невинные глаза улыбнулись его собственным, затем проделал глупую штуку, которую обычно проделывают холостяки. Он поднял её выше перил и шутливо пригрозил: «А что если я тебя брошу к рыбам, малышка?». Ребёнок вскрикнул от испуга и в этот момент юная женщина появилась из-за угла. Она прыгнула к Роланду, как тигрица, хватая ребёнка, уставившись на него расширившимися в одно мгновение глазами и потом исчезла, оставляя его, мгновенно лишившегося сил, с трудом вдыхающего воздух. «Это – её ребёнок», простонал он. «Это был взгляд матери. Он замужем! Замужем!» Он возобновил свою работу, с лицом ставшим настолько близким к цвету краски, которую счищал, насколько это вообще по силам загорелой коже моряка. Десять минут спустя, капитан в своей каюте слушал жалобу мужчины и женщины, находившихся в крайней возбуждении. «И вы говорите, полковник», проговорил капитан, «что этот человек, Роланд – ваш старый враг?» «Он – однажды отвергнутый поклонник госпожи Селфриддж. Это всё, что я знаю о нём, за исключением того, что он намекал на месть. Моя жена полностью уверена в том, что она видела и я думаю, что этот человек должен быть взят под стражу». «Но, капитан», спросила женщина категорично, обеспокоенная за своего ребёнка, «вы должны вызвать его, он должен быть немедленно разжалован. Он выбросил бы Миру за борт, если бы я не схватила её, при этом у него было такое ужасное, отвратительное лицо! О, это было отвратительно. Я не смогу заснуть и даже не сомкну глаз на этом корабле, будьте уверены!» «Я прошу вас, не беспокойтесь, мадам» сказал капитан серьёзным тоном. «Я уже узнал кое-что из его прошлого – он является опозоренным и разжалованным военно-морским офицером, но, поскольку он пробыл три рейса с нами, я доверил ему работать рядовым матросом из-за его тяги к спиртному, которую он не может удовлетворить без денег. Однако, поскольку вы думаете, что он может преследовать вас… Неужели он был способен узнать, что вы должны были взять билет на это судно?» «Почему нет?» воскликнул мужчина, «наверняка он знает кого-то из друзей госпожи Селфриддж.» «Да, да», сказала она нетерпеливо, «я слышала как несколько раз он говорил об этом». «Теперь всё ясно», произнёс капитан. «Если вы согласны, мадам, свидетельствовать против него в английском суде, я непременно закую его в кандалы за покушение на жизнь». «О, пожалуйста, капитан», воскликнула она, «я не смогу чувствовать себя в безопасности, пока он на свободе. Конечно, я выступлю свидетелем». «Независимо от того, что вы сделаете, капитан», сказал её муж жёстко, «будьте уверены, что я прострелю ему голову, если он попробует приблизиться ко мне или к кому-то из моих близких. Тогда вы сможете поместить под стражу меня». «Я прослежу, чтобы им занялись, полковник», ответил капитан, кланяясь им на прощанье. Но, поскольку обвинение в убийстве не всегда лучший способ дискредитировать человека, поскольку капитан не предполагал, что человек, который бросил ему вызов, попытается убить ребёнка и поскольку это обвинение было бы трудно доказать в любом случае и только усугубит неприятности, которые он старался избежать, он не собирался арестовывать Джона Роланда, просто предписал, что некоторое время он должен будет работать днём в твиндеке, вне поля зрения пассажиров. Роланд, удивлённый таким внезапным освобождением от неприятной работы по удалению краски со спасательных кругов и назначением его в тёплый твиндек, был достаточно сообразительным, чтобы бы заменить, что боцман наблюдал за ним сегодня утром, но недостаточно, чтобы изобразить симптомы опьянения, что вполне бы удовлетворило беспокойство старших по званию и принесло бы ему дополнительную бутылку виски. Из-за блеска в глазах и более уверенного голоса – результат воздействия лечебного морского воздуха, когда он заступил на свою первую полувахту в четыре часа, капитан и боцман провели совещание в штурманской рубке. Капитан сказал: «не беспокойтесь, это не яд. Он уже представляет себе различные ужасы и это их вызовет. Он будет видеть змей, призраков, гоблинов, кораблекрушение, огонь и всё в таком духе». Начнёт действовать через два или три часа. Опустить это в бак для питья, когда носовой кубрик будет пуст». Во время ужина, в кубрике у левого борта, к которому Роланд был приписан, произошла стычка. Роланд, который в ней не участвовал, пил чай, но кружку выбили из его руки, не успел он сделать и трёх глотков. Тогда он налил себе новый и закончил ужин и, не принимая участие в обсуждении драки со своими помощниками и закрытом совещании по этому поводу, зарылся в койку и курил там до восьмых склянок, после чего вернулся к остальным. Глава VI «Роланд», сказал боцман, когда вахта собралась на палубе, «займите наблюдательный пост на мостике с правого борта». «Это не моя уловка, парни», сказал удивлённый Роланд. «Это приказ с мостика. Займите свои места». Роланд с ворчанием, как это делают моряки, когда расстроены, повиновался. Мужчина, которого он сменил, сообщил своё имя и ушёл. Первый помощник, прогуливаясь по мостику, произнёс «хорошенько наблюдайте» и вернулся к своему посту. Тишина и одиночество ночной вахты в море, только усиливались непрерывным гулом двигателя и лишь отдалённые звуки музыки и смеха из театра, накрывая переднюю часть судна, напоминала, что где-то ещё есть живые люди. Свежий западный ветер, пробегая над морем вместе с «Титаном» совершенно не чувствовался на палубах, очень сильный туман, подсвеченный яркими точками звёзд на небе, был настолько холоден, что уже последний разговорчивый пассажир сбежал к свету и веселью. Когда пробили третьи склянки, половина девятого, Роланд издал в свою очередь полагающееся «всё спокойно», первый помощник оставил свой пост и приблизился к нему. «Роланд», сказал помощник, поравнявшись с ним, «я слышал вы ходили по юту». «Не могу представить как вы узнали об этом, сэр», ответил Роланд, «я не часто ссылаюсь на это». «Вы сказали капитану. Я думаю, что учебный план в Аннаполисе столь же хорош, как и в Военно-морском колледже Великобритании. Что вы думаете о теории течений Меро?» «Она кажется весьма правдоподобной», сказал Роланд, подсознательно опуская «сэр», «но я думаю, что в ней содержится множество ошибок». «Да, я тоже так думаю. Вы когда-нибудь рассматривали другую его идею – расположения айсбергов внутри тумана, как аппроксимированную зависимость от падения температуры?» «Не пришёл к какому-то определённому выводу. Но, кажется, это только вопрос расчётов и времени, чтобы эти расчёты произвести. Холод – просто теплота со знаком минус и его можно рассматривать как энергию излучения, уменьшающуюся с квадратом расстояния». Офицер постоял ещё мгновение и, задумавшись о чём-то, произнёс: «Да, пожалуй что так». После чего пошёл на свой пост, напевая под нос какую-то мелодию. «Должно быть у него лужёная глотка», пробормотал он, посмотрев на нактоуз, «или эта отрава из бака попала в кружку не тому человеку». Роланд смотрел в спину уходящего человека с циничной улыбкой. «Интересно», сказал он себе, «почему он подошёл сюда с этими вопросами? Почему я здесь? Подошла моя очередь или это как-то связано с той бутылкой?» Он возобновил свои короткие прогулки взад и вперёд у конца мостика и вернулся к довольно мрачной цепочке мыслей, которую прервал офицер. «Как долго», размышлял он, «продержатся его амбиции и любовь к профессии после того как он встретился, победил и потерял единственную женщину на земле, предназначавшуюся ему? Отчего он отказывает себе в привязанности к любой из миллионов других женщин, что живут и любят, как любовь может затмить все удовольствия в жизни и повергнуть человека в ад, уничтожить его? За кого она вышла замуж? Кто-то, вероятно какой-то незнакомец, появившийся после моего изгнания, понравившийся ей какими-то чертами ума или телосложения, кто не должен был полюбить её, кому было лучше без этого, и он так легко и спокойно покушается на мою святыню. И они заявляют нам, что „всё, что делает Бог - хорошо” и что есть небеса, где все наши неудовлетворённые желания исполнятся, при условии, что мы верим в это. Это значит, если это вообще что-то значит, что после целой жизни никому не нужно верности, в течение которой я вижу только её страх и презрение, я могу быть вознаграждён любовью и дружеским расположением её души? Но люблю ли я её душу? Имеет ли её душа такую красоту лица и фигуры, подстать Венере? Есть ли у её души глубокие, синие глаза и приятный мелодичный голос. Это остроумие, изящество и обаяние? Это сердце полное сочувствия к страданиям? Все те вещи, за которые я её полюбил. Я не люблю её душу, если только она у неё есть. Мне не нужна её душа, мне нужна она сама». Он прервал свою прогулку и, прислонившись к поручню мостика, уставился в туман перед собой. Теперь он громко рассуждал вслух и первый помощник, случайно оказавшись неподалёку, послушал некоторое время и вернулся на своё место. «Подействовало», прошептал он третьему помощнику. Затем нажал на кнопку вызова капитана, послал короткий сигнал паром для боцмана и продолжил наблюдение за Роландом, пока третий помощник управлял кораблём. Сигнал паром боцману – настолько обычный звук на пароходе, что его легко не заметить. Этот сигнал был понятен и ещё кое-кому, помимо боцмана. Небольшая, укрытая темнотой фигура появилась под спальными каютами и, широко раскрыв глаза, старалась нащупать проход к палубе, не просматриваемой вахтенными. Маленькие белые босые ноги не чувствовали холода, одиноко семеня по доскам палубы. Фигура достигла дверей третьего класса как раз ко времени, когда капитан и боцман достигли мостика. «И они говорят», продолжал Роланд, тогда как все трое внимательно наблюдали и слушали, «о чудесной любви и защите милосердного Бога, управляющего всеми вещами. Кто дал мне мои недостатки, мою способность любить, а зачем поставил Миру Гонт на моём пути. И это проявление милосердия ко мне? Как этот большой эволюционный процесс, способствующий развитию жизни за счёт индивидуума может быть совместим с идеей Бога? Индивид, погибающий из-за своей неприспособленности, должен ли он любить или быть благодарен этому Богу? Не должен! Я отрицаю саму возможность Его существования! За полным отсутствием свидетельств Его существования, я утверждаю связь причины и следствия, которой достаточно, чтобы объяснить устройство Вселенной и меня. Милосердный Бог – добрый, любящий, справедливый и милосердный Бог!» - он взорвался в припадке неподобающего смеха, который он резко прервал, хлопнув себя по животу и голове. «Что так тревожит меня?» - задыхаясь, проговорил он, «я чувствую себя так, как будто проглотил раскалённые угли, и… моя голова, мои глаза… кажется я ослеп!» Боль оставила его через мгновение, вернув смех. «Что такое с правым якорем? Он двигается. Он меняется, это… Что это? Что это, спрашивается, такое? Брашпиль, запасные якоря, шлюпбалки, всё вокруг ожило, всё движется». Картина, которая ему открывалась, испугала бы его в здравом рассудке, но сейчас это только подогревало его веселье, так что он терял контроль над собой. Перила, ведущие к корме, возникли перед ним тёмным треугольником со всеми теми вещами, которые он упомянул, внутри. Брашпиль стал чем-то ужасным, чёрным и отталкивающим. Выпуклые баки с двух концов стали тусклыми глазами какого-то неописуемого монстра, неисчислимыми ногами и щупальцами которого стали якорные цепи. И это всё медленно плавало внутри треугольника. Кат-балки стали многоголовыми змеями, танцующими на хвостах, а сами якоря корчились и извивались как огромные волосатые гусеницы, в то время как на двух осветительных башнях появились лица – насмешливые и смотрящие искоса. Цепляясь руками за ограждение мостика, со слезами, струящимися по его лицу, он смеялся над этим странными созданиями, но ничего не говорил. Трое, подкравшиеся к нему, тихо ушли, переждать, в то время как ниже прогулочной палубы небольшая белая фигура, как бы привлечённая его смехом, прошла по лестнице, ведущей к верхней палубе. Фантасмагория утонула в стене серого тумана, Роланд, обретая на мгновение рассудок, пробормотал: «они ввели мне наркотик» и оказался в темноте сада, сада, который он хорошо знал. В отдалении виднелись огни дома, а недалеко от него стояла юная девушка, которая убежала от него, хотя он её звал. Огромным усилием воли он вернулся к действительности, к капитанскому мостику, на котором он стоял, к своим обязанностям. «Почему эта картина так часто является ко мне в течение стольких лет», простонал он, «с тех пор как я напился тогда, всегда, когда я пьян. Возможно она спасла меня, но она прокляла меня». Он принялся, было, расхаживать, но зашатался и вцепился в перила, в то время как трое наблюдателей приблизились снова и небольшая белая фигурка под лестницей, ведущей вверх, на мостик. «Выживание более приспособленных», он расхаживал, уставившись в туман. «Причина и следствие. Это объясняет всё во Вселенной и меня». Он поднял руку и заговорил громко, как будто обращаясь к невидимому знакомому в глубине. «Что будет в конце? Где в этой схеме всеобщего равновесия, подчиняющегося закону взаимопревращения энергий, будет собранно, взвешено и оценено моё потраченное впустую богатство любви? Мира, Мира», звал он. «Знаете ли, что ты потеряла? Знаешь ли, в своём совершенстве, чистоте и невинности, что ты сделал? Знаешь ли…» Мысли покинули его и он, казалось, совсем потерялся в этой безжизненной вселенной собственного одиночества. В огромной, безграничной пустоте не было ни одного звука, жизни или движения. В его сердце не было ни опасения, ни удивления, ни одной эмоции, спасало одно – безумное отчаяние неразделённой любви. Всё же казалось, он не был Джоном Роландом, а кем-то или чем-то ещё. Теперь он увидел самого себя очень далеко отсюда – за миллионы миллиардов миль, где-то очень далеко в пустоте и, бросая вызов собственным голосом, он крикнул. Слабо, но всё же отчётливо, поддерживаемый отчаянием, послышалось: «Мира, Мира…» Прозвучал ответ и пытаясь найти источник второго голоса, он видел её – женщину всей его жизни, на противоположном конце этой пустоты, глаза её излучали нежность и голос её говорил знакомые ему слова, которые он слышал прежде лишь в мечтах. «Вернись» - звала она, «вернись ко мне». Но, казалось, эти двое не понимали друг друга. Снова и снова слышал он крик отчаяния: «Мира, Мира, где ты?» и ответ: «Вернись. Вернись ко мне». Очень далеко справа появилась слабая светящаяся точка пламени, которая всё увеличивалась. Она приближалась, и он совершенно спокойно смотрел на неё. Когда он поискал глазами тех двоих, они исчезли, на их месте были лишь два туманных облачка, которые стали превращаться в бесчисленные искрящиеся цветные точки, кружащиеся и сталкивающиеся, пока они не заполнили собой всё пространство. Сквозь них приближалось большое пятно света, вырастая всё больше, приближалось прямо к нему. Он услышал приближающийся с огромной скоростью звук и он обернулся на его источник. С противоположной свету стороны к нему приближалась бесформенная тень, более тёмную, чем окружающая его серая пустота, освещённая пламенем. И показалось ему, что эти свет и тьма были тем хорошим и плохим, что он сделал в своей жизни. Наблюдая за ними, он решил посмотреть что быстрее достигнет его – свет или тьма, но не почувствовал никакого удивления или сожаления, когда понял, что тьма выигрывает гонку. Она приближалась всё ближе и ближе, пока не поглотила его полностью. «Что у нас тут, Роланд» - послышался голос. Кружащиеся точки тут же исчезли, сумеречная вселенная сменилась туманом, свет пламени – луной, а бесформенная темнота – очертаниями первого помощника. Маленькая фигурка, бросившаяся было мимо трёх наблюдателей, остановилась в футе от него.